«Наставник» снова подтолкнул его вперед, тощий огарок свечи выхватил из тени жалкую фигуру, под стать здешнему обиталищу. Старикашка, облезлый, как и его халупа, хворый да еще давным–давно изувеченный: одно ухо отрезало начисто, образина вся в струпьях. Илча невольно сморщился, хотя ему и не такое видеть доводилось.
Хозяин поманил пришедших за собой. Илчу опять ткнули в спину, и он пошел. Остановились перед запертой дверью. Старик отпер, Энаал поднял засов.
— Эй, пора что ль?.. — раздалось оттуда, но кашель оборвал речь на полуслове.
— Нет еще, — скупо бросил охранник, вталкивая Илчу внутрь.
Тот поневоле уперся. Что, и его тоже под замок? До какой–то там непонятной поры? На такое он не подряжался!
— Погоди, — вдруг сказал Кальтир, — сюда его лучше тащи. Так сподручнее.
Либиец тут же скользнул в темноту.
— Э-эх… люди… — укоризненно заскрипел тот самый голосишко. — Двар вас схрумай в праздник! Чтоб я еще… уговоры с вами уговаривать!.. И скока ж гнить тут, а? Когда ж мое золо… — в этот раз причитания оборвались не кашлем. — У-ух, — еле выдохнул строптивец со стоном, перешедшим в его обычное перханье.
Он все не мог остановиться, когда Энаал выволок его за плечи.
— Смотри на этого человека и запоминай. Хорошенько, — склонился наставник к Илче.
— Кто это? — вырвалось невольно.
Еще один престранный старикашка, к тому же злобный и оборванный до крайности.
— Скоро узнаешь. А пока твое дело — запомнить его, исполнитель воли Дракона, — еще тише шепнул Кальтир.
В грудь ударила легкая волна, прямо в то самое место, и разбежалась оттуда, разнося в крови знакомое жжение. Не такое жгучее, как довелось недавно испытать, но достаточное, чтобы разум опять заволокло пеленой. Как же тут запоминать?
— Закрой глаза, — журчал наставник. — Попробуй его припомнить. В нужное время тебе придется указать на него. В толпе. Без ошибки.
Илча закрыл, и, к удивлению, легко вообразил себе все, вплоть до цвета сухой, точно пергаментной, кожи и мелкой уродливой сетки морщин. Хотелось надеяться, что это обличье с рваной ноздрей не станет мерещиться всякий раз, как он закроет глаза.
— Взгляни еще раз, проверь.
Ну, теперь уж этой образины вовек не позабыть. Как и последних «колокольных» слов Серого, намертво вплавленных где–то глубоко. Стоило припомнить — и они вновь пошли бродить внутри, смущая и без того смятенный разум.
— Ну?
— И в темноте признаю.
Пришлось на какой–то миг уцепиться за Кальтира, потому что мир вдруг крутнулся.
— Это ничего, пройдет, — подбодрил наставник. — Уверен, что укажешь? И в толпе признаешь?
— Уверен.
Они быстро покинули это место. Узника снова запихнули под замок, пообещав ему скорое освобождение. Кальтир что–то спросил у старика мимоходом, но Илче опять невмоготу стало, и он все пропустил. Совсем смутно вспоминалось, как его тащили узенькими улочками, как вместо черной грязи под ногами появился ветхий настил. Темные кварталы остались позади. Сдавалось, полдня прошло, пока под ногами обнаружилась мостовая.
Пришлось сделать над собой усилие, чтобы узнать знакомые места, но спутники тут же потащили его в какую–то подворотню. Илча хотел было оглядеться, но капюшон опять сдвинули на самые глаза. Он покорился, ведомый своими сообщниками. Под ноги попалась лестница, послышался шум голосов, точно за стеной харчевня или вроде того, потом его втолкнули куда–то и захлопнули дверь. Отпустили.
— Так что? Капюшон–то хоть можно скинуть? — проворчал он, не дождавшись позволения.
— Конечно.
Небольшая комнатушка, и только они, втроем.
— А что теперь?
— Узнаешь, в свой черед, — неспешно ответствовал наставник, важности в нем прибывало на глазах. — Не далее как прямо сейчас. Энаал, присматривай.
Либиец тут же пропал, только дверь тихо скрипнула.
— А теперь — главное. Главное, ибо, — он поднял палец, — ты сам слышал: ошибки быть не может. Иначе мы с тобой в беду попадем. А нам такие беды ни к чему, — бормотал он, доставая из мешочка какие–то непонятные предметы и неспешно, даже любовно их раскладывая. — Мы ведь к славе держим путь? Или нет?
Илча с недоумением разглядывал коробочку, укрытую странными знаками, и пожелтевшее костяное ожерелье. Еще какое–то барахло. Только гадалки Иберии тут не хватало. Внезапно он вспомнил и схватился за шнурки кадамча. Тут же опасливо покосился на «наставника» и наткнулся на его насмешливый взгляд.
— Любопытно? А ведь поучали: не твое это дело — любопытничать.
— Это что, великая тайна? — Илча даже не попытался спрятать вызов.
— Это как для кого… Однако нам предстоит большая работа, а времени немного. Ничего не случится, если ты по–скорому ублажишь свое любопытство, — неожиданно покладисто согласился Кальтир. — Но потом уж отдавайся цели без остатка.
Пока он копался, раскладывая свои безделушки, Илча лихорадочно вытянул шнур, поднял рубашку. В середине груди темнело вздутое багровое пятно. Не без труда удалось разобрать в нем грубый рисунок Дракона. Он тронул его пальцами и почувствовал слабую дрожь. Тут же вернулась боль, неострая, но Илча тотчас отдернул руку.
— Не трогай, заживет скорее. Останется следок такой, едва заметный.
— Так это что, вроде клейма получается? В Вальвире так разбойников метят! Что на большой дороге ловятся!
— Опять любопытничаешь? Ладно уж, — здоровяк был на редкость добродушен, — только уж запомни: на сегодня это последнее. И на будущие времена.
— Так что? Клеймо? — настаивал Илча, он почти рычал. — Как разбойников?
Хорошенькая слава! Достойные почести! А он сунулся во все это с головой и теперь не знает, как высунуться.
— Это советники местные завели клеймом лихих людишек метить. А у тебя — другое дело, совсем особый знак. Дракон отмечает своих слуг. У меня тоже такой. И у Энаала. У всех.
— Все равно клеймо! Ведь не смоешь, не ототрешь, или не так?
— Ты, верно, глуп от рождения? Или не понимаешь, куда ввязался? — Кальтир нехорошо усмехнулся. — Ты же подрядился служить Драконам? Клялся именем Нимоа? Что тебе какой–то знак рядом с тем, что уже сделано? Запомни на все времена: у тебя не будет желанья стирать его! А если вдруг Линн помутит твой разум, и оно объявится, то не будет такого случая! Ты не можешь сбросить служение с плеч долой. Отказаться, как вздорная девица от нового платья. — Его спокойствие страшило. — Ты завяз обеими лапками, птенчик. — Илча против воли вздрогнул, услыхав ненавистное с детства слово. — Судьбу свою уже выбрал, суетиться поздно. Теперь все от усердия зависит — уж никак не от доброй воли. Исправно все исполняй — выбьешься туда, где большие птицы летают. А в сторону поползешь — как букашку прихлопнут, следа не останется. Вот тебе первое наставление.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
